Неточные совпадения
— Нет, — сказал Самгин. —
Дома у нее был я раза два, три… По делам встречались в
магазине.
Драка пред
магазином продолжалась не более двух-трех минут, демонстрантов оттеснили, улица быстро пустела;
у фонаря, обняв его одной рукой, стоял ассенизатор Лялечкин, черпал котелком воздух на лицо свое; на лице его были видны только зубы; среди улицы столбом стоял слепец Ермолаев, разводя дрожащими руками, гладил бока свои, грудь, живот и тряс бородой; напротив,
у ворот
дома, лежал гимназист, против
магазина, головою на панель, растянулся человек в розовой рубахе.
Катафалк ехал по каким-то пустынным улицам, почти без
магазинов в
домах, редкие прохожие как будто не обращали внимания на процессию, но все же Самгин думал, что его одинокая фигура должна вызывать
у людей упадков впечатление.
Самгин спустился вниз к продавцу каталогов и фотографий. Желтолицый человечек, в шелковой шапочке, не отрывая правый глаз от газеты, сказал, что
у него нет монографии о Босхе, но возможно, что они имеются в книжных
магазинах. В книжном
магазине нашлась монография на французском языке.
Дома, после того, как фрау Бальц накормила его жареным гусем, картофельным салатом и карпом, Самгин закурил, лег на диван и, поставив на грудь себе тяжелую книгу, стал рассматривать репродукции.
Посредине
дома — глухие железные ворота с калиткой всегда на цепи,
у которой день и ночь дежурили огромного роста, здоровенные дворники. Снаружи
дом, украшенный вывесками торговых заведений, был в полном порядке. Первый и второй этажи сверкали огромными окнами богато обставленных
магазинов. Здесь были модная парикмахерская Орлова, фотография Овчаренко, портной Воздвиженский. Верхние два этажа с незапамятных времен были заняты меблированными комнатами Чернышевой и Калининой, почему и назывались «Чернышами».
Какой был в дальнейшем разговор
у Елисеева с акцизным, неизвестно, но факт тот, что всю ночь кипела работа: вывеска о продаже вина перенесена была в другой конец
дома, выходящий в Козицкий переулок, и винный погреб получил отдельный ход и был отгорожен от
магазина.
Мосолов умер в 1914 году. Он пожертвовал в музей драгоценную коллекцию гравюр и офортов, как своей работы, так и иностранных художников. Его тургеневскую фигуру помнят старые москвичи, но редко кто удостаивался бывать
у него. Целые дни он проводил в своем
доме за работой, а иногда отдыхал с трубкой на длиннейшем черешневом чубуке
у окна, выходившего во двор, где помещался в восьмидесятых годах гастрономический
магазин Генералова.
— Так, так… То-то нынче добрый народ пошел: все о других заботятся, а себя забывают. Что же, дай бог… Посмотрел я в Заполье на добрых людей… Хорошо.
Дома понастроили новые,
магазины с зеркальными окнами и все перезаложили в банк. Одни строят, другие деньги на постройку дают — чего лучше? А тут еще: на, испей дешевой водочки… Только вот как с закуской будет? И ты тоже вот добрый
у меня уродился: чужого не жалеешь.
О Мурмосе
у ней сложилось какое-то фантастическое представление, как о своего рода чуде: это большой-большой город, с каменными
домами, громадною фабрикой, блестящими
магазинами и вообще редкостями.
— Да, — говорит один из них, — нынче надо держать ухо востро! Нынче чуть ты отвернулся, ан
у тебя тысяча, а пожалуй, и целый десяток из кармана вылетел. Вы Маркова-то Александра знавали? Вот что
у Бакулина в
магазине в приказчиках служил? Бывало, все Сашка да Сашка! Сашка, сбегай туда! Сашка, рыло вымой! А теперь, смотри, какой
дом на Волхонке взбодрил! Вот ты и думай с ними!
Каюсь, я не только открыла им доступ во все рестораны и модные
магазины, но многим даже развязала языки; однако ж я уверена, что
дома,
у себя, они сумеют и помолчать!
Матушка поминутно плакала; здоровье ее становилось день от дня хуже, она видимо чахла, а между тем мы с нею работали с утра до ночи, доставали заказную работу, шили, что очень не нравилось Анне Федоровне; она поминутно говорила, что
у нее не модный
магазин в
доме.
Мелкая торговля, бьющаяся изо всех сил вылезти в
магазины, так и стала ему кидаться в глаза со всех сторон; через каждые почти десять шагов ему попадался жид, и из большей части
домов несло жареным луком и щукой; но еще более безобразное зрелище ожидало его на Садовой: там из кабака вывалило по крайней мере человек двадцать мастеровых; никогда и нигде Калинович не видал народу более истощенного и безобразного: даже самое опьянение их было какое-то мрачное, свирепое; тут же,
у кабака, один из них, свалившись на тротуар, колотился с ожесточением головой о тумбу, а другой, желая, вероятно, остановить его от таких самопроизвольных побоев, оттаскивал его за волосы от тумбы, приговаривая...
Эти строки единственные остались
у меня в памяти из газеты, которая мозолила мне глаза десятки лет в Москве во всех трактирах, ресторанах, конторах и
магазинах. В
доме Чебышева, на Большой Бронной, постоянном обиталище малоимущих студентов Московского университета, действительно оказались двое студентов Андреевых, над которыми побалагурили товарищи, и этим все и окончилось.
Сколько здесь было богатых
домов, какие великолепные экипажи неслись мимо, и я наслаждался собственным ничтожеством, останавливаясь перед окнами богатых
магазинов,
у ярко освещенных подъездов, в местах, где скоплялась глазеющая праздная публика.
А Юлия Сергеевна привыкла к своему горю, уже не ходила во флигель плакать. В эту зиму она уже не ездила по
магазинам, не бывала в театрах и на концертах, а оставалась
дома. Она не любила больших комнат и всегда была или в кабинете мужа, или
у себя в комнате, где
у нее были киоты, полученные в приданое, и висел на стене тот самый пейзаж, который так понравился ей на выставке. Денег на себя она почти не тратила и проживала теперь так же мало, как когда-то в
доме отца.
Проехала печальная процессия, и улица вновь приняла свой обычный вид. Тротуары ослизли, на улице — лужи светятся. Однако ж люди ходят взад и вперед — стало быть, нужно. Некоторые даже перед окном фруктового
магазина останавливаются, постоят-постоят и пойдут дальше. А
у иных книжки под мышкой — те как будто робеют. А вот я сижу
дома и не робею. Сижу и только об одном думаю: сегодня за обедом кислые щи подадут…
Через минуту этот господин позвонил
у магазина и спросил Долинского. Девушка отвечала, что Долинского нет ни
дома, ни в Петербурге. Гость стал добиваться его адреса.
В промежутках этих разноцветных групп мелькали от времени до времени беленькие щеголеватые платьица русских швей, образовавших свой вкус во французских
магазинах, и тафтяные капотцы красавиц среднего состояния, которые, пообедав
у себя
дома на Петербургской стороне или в Измайловском полку, пришли погулять по Невскому бульвару и полюбоваться большим светом.
Но тут, должен вам сознаться в своей маленькой слабости: проводник мне начал рассказывать, как этот господин очень богат; какая
у него богатая фабрика и какой щегольский
магазин и живет в собственном
доме, — не знаю уже, как эта улица
у них называется, а только, близ самой Вандомской колонны… Я дом-то и захотел посмотреть.
И вдруг осияла меня мысль:
дома у меня есть два Рубля с лишним, лайковые перчатки стоят три рубля; девятый час; если съезжу домой на извозчике, то еще поспею в
магазин.
— Уф! — сказал он, выпуская из легких весь воздух. — То есть, вот как замучился! Едва сижу! Почти пять суток… день и ночь жил, как на бивуаках! На квартире ни разу не был, можете себе представить! Всё время возился с конкурсом Шипунова и Иванчикова, пришлось работать
у Галдеева, в его конторе, при
магазине… Не ел, не пил, спал на какой-то скамейке, весь иззябся… Минуты свободной не было, некогда было даже
у себя на квартире побывать. Так, Надюша, я и не был
дома…
В
доме князя Ивана Андреевича Прозоровского господствовало необычайное оживление. Привезенные из вотчины девушки шили и готовили приданое невесте. Она сама все время проводила в московских
магазинах за выбором материй или же
у подруг за обсуждением разных вопросов, касающихся туалета. Часто подруги и знакомые собирались и
у них в
доме.
— Это все зависит от того (ответила совершенно деловым тоном Amanda), — это зависит от того, как вы себя поставите в
доме. Я, конечно, не попала бы сюда, si j'avais des rentes; [если бы
у меня были доходы (фр.).] но мне покойно здесь, я ни о чем не забочусь, а когда состарюсь, я открою также
дом или заведу
магазин, en faisant des économies [сделав сбережения (фр.).].